Жар-птица

Нынче поутру Вера уехала с мужем в Кисловодск.

Я встретил их карету, когда шёл к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде её был упрёк.

Кто ж виноват? зачем она не хочет дать мне случай видеться с нею наедине?

Любовь, как огонь, — без пищи гаснет.

Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы.

Я сидел у княгини битый час.

Мери не вышла, — больна.

Вечером на бульваре её не было.

Вновь составившаяся шайка, вооружённая лорнетами, приняла в самом деле грозный вид.

Я рад, что княжна больна: они сделали бы ей какую-нибудь дерзость.

У Грушницкого растрёпанная причёска и отчаянный вид; он, кажется, в самом деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено; но ведь есть же люди, в которых даже отчаяние забавно!..

Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостаёт.

Я не видал ее! Она больна!

Уж не влюбился ли я в самом деле?.. Какой вздор!

7го июня.

В одиннадцать часов утра — час, в который княгиня Лиговская обыкновенно потеет в Ермоловской ванне, — я шёл мимо её дома. Княжна сидела задумчиво у окна; увидев меня, вскочила.

Я вошёл в переднюю; людей никого не было, и я без доклада, пользуясь свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.

Тусклая бледность покрывала милое лицо княжны. Она стояла у фортепьяно, опершись одной рукой на спинку кресел: эта рука чуть-чуть дрожала; я тихо подошёл к ней и сказал:

— Вы на меня сердитесь?..

Она подняла на меня томный, глубокий взор и покачала головой; её губы хотели проговорить что-то — и не могли; глаза наполнились слезами; она опустилась в кресла и закрыла лицо руками.

— Что с вами? — сказал я, взяв её руку.

— Вы меня не уважаете!.. О! Оставьте меня!..

Я сделал несколько шагов... Она выпрямилась в креслах, глаза её засверкали...

Я остановился, взявшись за ручку двери и сказал:

— Простите меня, княжна! Я поступил как безумец... этого в другой раз не случится: я приму свои меры... Зачем вам знать то, что происходило до сих пор в душе моей!

Вы этого никогда не узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте.

Уходя, мне кажется, я слышал, что она плакала.

Я до вечера бродил пешком по окрестностям Машука, утомился ужасно и, пришедши домой, бросился на постель в совершенном изнеможении.

Ко мне зашёл Вернер.

— Правда ли, — спросил он, — что вы женитесь на княжне Лиговской?

— А что?

— Весь город говорит; все мои больные заняты этой важной новостью, а уж эти больные такой народ: всё знают!

«Это шутки Грушницкого!» — подумал я.

— Чтоб вам доказать, доктор, ложность этих слухов, объявляю вам по секрету, что завтра я переезжаю в Кисловодск...

— И княгиня также?..

— Нет, она остаётся ещё на неделю здесь...

— Так вы не женитесь?..

— Доктор, доктор! посмотрите на меня: неужели я похож на жениха или на что-нибудь подобное?

— Я этого не говорю... но вы знаете, есть случаи... — прибавил он, хитро улыбаясь, — в которых благородный человек обязан жениться, и есть маменьки, которые по крайней мере не предупреждают этих случаев...

Итак, я вам советую, как приятель, быть осторожнее!

Здесь, на водах, преопасный воздух: сколько я видел прекрасных молодых людей, достойных лучшей участи и уезжавших отсюда прямо под венец...

Даже, поверите ли, меня хотели женить!

Именно.

Одна уездная маменька, у которой дочь была очень бледна. Я имел несчастие сказать ей, что цвет лица возвратится после свадьбы; тогда она со слезами благодарности предложила мне руку своей дочери и всё своё состояние — пятьдесят душ, кажется.

Но я отвечал, что я к этому не способен...

Вернер ушёл в полной уверенности, что он меня предостерёг.

Из слов его я заметил, что про меня и княжну уж распущены в городе разные дурные слухи: это Грушницкому даром не пройдёт!

10го июня.

Вот уж три дня, как я в Кисловодске.

Каждый день вижу Веру у колодца и на гулянье.

Утром, просыпаясь, сажусь у окна и навожу лорнет на её балкон; она давно уж одета и ждёт условного знака; мы встречаемся, будто нечаянно, в саду, который от наших домов спускается к колодцу.

Живительный горный воздух возвратил ей цвет лица и силы.

Недаром Нарзан называется богатырским ключом. Здешние жители утверждают, что воздух Кисловодска располагает к любви, что здесь бывают развязки всех романов, которые когда-либо начинались у подошвы Машука.

И в самом деле, здесь всё дышит уединением; здесь все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.

С этой стороны ущелье шире и превращается в зелёную лощину; по ней вьется пыльная дорога.

Всякий раз, как я на неё взгляну, мне всё кажется, что едет карета, а из окна кареты выглядывает розовое личико.

Уж много карет проехало по этой дороге, — а той все нет.

Слободка, которая за крепостью, населилась; в ресторации, построенной на холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздается до поздней ночи.

Нигде так много не пьют кахетинского вина и минеральной воды, как здесь,

Но смешивать два эти ремесла

Есть тьма охотников — я не из их числа.

Грушницкий с своей шайкой бушует каждый день в трактире и со мной почти не кланяется.

Он только вчера приехал, а успел уже поссориться с тремя стариками, которые хотели прежде его сесть в ванну: решительно — несчастия развивают в нём воинственный дух.

Дальше