КАВКАЗЕЦ


Во-первых,

что такое именно кавказец и какие бывают кавказцы?

 

Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское;

наклонность к обычаям восточным берет над ним перевес, но он стыдится ее при посторонних, то есть при заезжих из России.
Ему большею частью от 30 до 45 лет; лицо у него загорелое и немного рябоватое;

если он не штабс-капитан, то уж верно майор.

Настоящих кавказцев вы находите на Линии;

за горами, в Грузии, они имеют другой оттенок;

статские кавказцы редки:

они большею частию неловкое подражание, и если вы между ними встретите настоящего,

то разве только между полковых медиков.

 

Настоящий кавказец человек удивительный, достойный всякого уважения и участия.

До 18 лет он воспитывался в кадетском корпусе и вышел оттуда отличным офицером;

он поти-хоньку в классах читал Кавказского Пленника и воспламенился страстью к Кавказу.

Он с 10 товарищами был отправлен туда на казенный счет с большими надеждами и маленьким чемо-даном.

Он еще в Петербурге сшил себе ахалук, достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика. Приехав в Ставрополь, он дорого заплатил за дрянной кинжал, и первые дни, пока не надоело, не снимал его ни днем, ни ночью.

Наконец он явился в свой полк, который расположен на зиму в какой-нибудь станице, тут влюбился, как следует,

в казачку пока до экспедиции; всё прекрасно! сколько поэзии!

 

Вот пошли в экспедицию; наш юноша кидался всюду, где только провизжала одна пуля.

Он думает поймать руками десятка два горцев, ему снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты.

Он во сне совершает рыцарские подвиги — мечта, вздор, неприятеля не видать, схватки редки, и, к его великой печали, горцы не выдерживают штыков, в плен не сдаются, тела свои уносят.

 

Между тем жары изнуритель-ны летом, а осенью слякость и холода. Скучно! промелькнуло пять, шесть лет: всё одно и то же.

Он приобретает опытность, становится холодно храбр и смеется над новичками, которые подставляют лоб без нужды.

 

Между тем хотя грудь его увешана крестами, а чины нейдут.

Он стал мрачен и молчалив; сидит себе да покуривает из маленькой трубочки;

он также на свободе читает Марлинского и говорит, что очень хорошо;

в экспедицию он больше не напрашивается: старая рана болит!

 

Казачки его не прельщают, он одно время мечтал о пленной черкешенке, но теперь забыл и эту почти несбыточную мечту.

Зато у него явилась новая страсть, и тут-то он делается насто-ящим кавказцем.

 

Эта страсть родилась вот каким образом: последнее время он подружился с одним мир-ным черкесом; стал ездить к нему в аул.

Чуждый утонченностей светской и городской жиз-ни, он полюбил жизнь простую и дикую; не зная истории России и европейской политики,
он пристрастился к поэтическим преданиям народа воинственного.

 

 

Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств.
Знает, какой князь надежный и какой плут; кто с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь.

 

Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда, кинжал — ста-рый базалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь — чистый шаллох и весь костюм черкесский, который надевается только в
важных случаях и сшит ему в подарок какой-нибудь дикой княгиней.

Страсть его ко всему чер-кесскому доходит до невероятия.

Он готов целый день толковать с грязным узденем о дрянной лошади и ржавой винтовке, и очень любит посвящать других в таинства азиатских обычаев.

 

С ним бывали разные казусы предивные, только послушайте.

Когда новичок покупает оружие или лошадь у его приятеля узденя, он только исподтишка улыбается.
О горцах он вот как отзывается:

 

«Хороший народ, только уж такие азиаты! Чеченцы, правда, дрянь, зато уж кабардинцы просто молодцы; ну есть и между шапсугами народ изряд-ный, только всё с кабардинцами им не равняться, ни одеться так не сумеют, ни верхом про-ехать........ хотя и чисто живут, очень чисто!»

 

Надо иметь предубеждение кавказца, чтобы отыскать что-нибудь чистое в черкесской сакле.

 

Опыт долгих походов не научил его изобретательности, свойственной вообще армейским офицерам;

он франтит своей беспечностью и привычкой переносить неудобства военной жиз-ни, он возит с собой только чайник, и редко на его бивачном огне варятся щи.

Он равно в жар и в холод носит под сюртуком ахалук на вате, и на голове баранью шапку; у него сильное пре-дубежденье против шинели в пользу бурки; бурка его тога, он в нее драпируется; дождь льет за воротник, ветер ее раздувает — ничего! бурка, прославленная Пушкиным, Марлинским и
портретом Ермолова, не сходит с его плеча, он спит на ней и покрывает ею лошадь;

он пуска-ется на разные хитрости и пронырства, чтобы достать настоящую Андийскую бурку, особенно белую с черной каймой внизу, и тогда уже смотрит на других с некоторым презрением.

По его словам, его лошадь скачет удивительно — вдаль! поэтому-то он с вами не захочет скакаться только на 15 верст.

 

Хотя ему порой служба очень тяжела, но он поставил себе за правило хва-лить кавказскую жизнь; он говорит кому угодно, что на Кавказе служба очень приятна.

 

Но годы бегут, кавказцу уже 40 лет, ему хочется домой, и если он не ранен, то поступает иногда таким образом: во-время перестрелки кладет голову за камень, а ноги выставляет на пенсион; это выражение там освящено обычаем.

Благодетельная пуля попадает в ногу, и он счастлив.

 

 

Отставка с пенсионом выходит, он покупает тележку, запрягает в нее пару верховых кляч, и помаленьку пробирается на родину, однако останавливается всегда на почтовых стан-циях, чтоб поболтать с проезжающими.

Встретив его, вы тотчас отгадаете, что он настоящий, даже в Воронежской губернии он не снимает кинжала или шашки, как они его ни беспокоят.

 

Станционный смотритель слушает его с уважением, и только тут отставной герой позволяет себе прихвастнуть, выдумать небылицу;

на Кавказе он скромен — но, ведь, кто ж ему в Рос-сии докажет, что лошадь не может проскакать одним духом 200 верст и что никакое ружье
не возьмет на 400 сажен в цель?

 

Но увы, большею частию он слагает свои косточки в земле басурманской.

Он женится редко, а если судьба и обременит его супругой, то он старается перейти в гарнизон и кончает дни свои в какой-нибудь крепости, где жена предохраняет его от гибельной для русского человека привычки.

 

Теперь еще два слова о других кавказцах, не настоящих.

Грузинский кавказец отличается тем от настоящего, что очень любит кахетинское и широкие шелковые шаровары.

Статский кавказец редко облачается в азиатский костюм; он кавказец более душою, чем телом: зани-мается археологическими открытиями, толкует о пользе торговли с горцами, о средствах к их покорению и образованию.

 

Послужив там несколько лет, он обыкновенно возвращается в Россию с чином и красным носом.

 

 

 

 

Дальше

 

 

 
   
  Основная картинка Рисованная картинка