Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова


 Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

 

 Про тебя Нашу песню сложили мы,
 Про твово любимого опричника
 Да про смелого купца, про Калашникова;

 

 Мы сложили её на старинный лад,
 Мы певали её под гуслярский звон
 И причитывали да присказывали.

 

 Православный народ ею тешился,
 А боярин Матвей Ромодановский
 Нам чарку поднёс мёду пенного,
 А боярыня его белолицая
 Поднесла нам на блюде серебряном
 Полотенце новое, шёлком шитое.
 Угощали нас три дни. три ночи
 И всё слушали не наслушались.

 

 

               I
 Не сияет на небе солнце красное,
 Не любуются им тучки синие:
 То за трапезой сидит во златом венце,
 Сидит грозный царь Иван Васильевич.
 Позади его стоят стольники,
 Супротив его всё бояре да князья,
 И пирует царь во славу божию,
 В удовольствие своё и веселие.

 

 Улыбаясь, царь повелел тогда
 Вина сладкого заморского
 Нацедить в свой золочёный ковш
 И поднесть его опричникам.

 

 - И все пили, царя славили.

 

 Лишь один из них, из опричников,
 Удалой боец, буйный молодец,
 в золотом ковше не мочил усов;
 Опустил он в землю очи тёмные,
 Опустил головушку на широку грудь
 А в груди его была дума крепкая.

 

 Вот нахмурил царь брови чёрные
 И навёл на него очи зоркие,
 Словно ястреб взглянул с высоты небес
 На младого голубя сизокрылого,
 Да не поднял глаз молодой боец.

 

 Вот об землю царь стукнул палкою,
 и дубовый пол на полчетверти
 Он железным пробил оконечником
 Да не вздрогнул и тут молодой боец.

 

 Вот промолвил царь слово грозное
 И очнулся тогда добрый молодец.

 

"Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
 Аль ты думу затаил нечестивую?
 Али славе нашей завидуешь?
 Али служба тебе честная прискучила?
 когда входит месяц - звёзды радуются,
 что светлей им гулять по поднЕбесью;
 А которая в тучу прячется,
 Та стремглав на на землю падает...
 Неприлично же тебе, Кирибеевич,
 Царской радостью гнушатися;
 А из роду ты ведь Скуратовых,
 И семьёю ты вскормлен Малютиной!.."

 

 Отвечает так Кирибеевич,
 Царю грозному в пояс кланяясь:

 

 "Государь ты наш, Иван Васильевич!
 Не кори ты раба недостойного:
 сердца жаркого не залить вином,
 Думу чёрную - не запотчевать!
 А прогневал тебя - воля царская;
 Прикажи казнить, рубить голову,
 Тяготит она плечи богатырские,
 И сама к сырой земле она клонится".

 

 И сказал ему Царь Иван Васильевич:

 

"Да об чём тебе, молодцу, кручиниться?
 Не истёрся ли твой парчёвый кафтан?
 Не измялась ли шапка соболиная?
 Не казна ли у тебя поистратилась?
 Иль зазубрилась сабля закалённая?
 Или конь захромал, худо кованный?
 Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
 На Москве-реке, сын купеческий?"

 

 Отвечает так Кирибеевич,
 Покачав головою кудрявою:

 

"Не родилась та рука заколдованная
 Ни в боярском роду, ни в купеческом;
 Аргамак мой степной ходит весело;
 Как стекло горит сабля вострая;
 А на праздничный день твоею милостью
 Мы не хуже другого нарядимся.
 Как я сяду поеду на лихом коне
 За Моску-реку покатитися,
 Кушачком подтянуся шёлковым,
 Заломлю на бочок шапку бархатную,
 Чёрным соболем отороченную,
 У ворот стоят у тесовыих
 Красны девушки да молодушки
 И любуются, глядя, перешёптываясь;

 

 Лишь одна не глядит, не любуется,
 Полосатой фатой закрывается...
 На святой Руси, нашей матушке,
 Не найти, не сыскать такой красавицы:
 Ходит плавно - будто лебёдушка;
 Смотрит сладко - как голубушка;
 Молвит слово - соловей поёт;
 Горят щеки её румяные,
 Как заря на небе божием;
 Косы русые, золотистые,
 В ленты яркие заплетённые,
 По плечам бегут, извиваются.
 во семье родилась она купеческой,
 Прозывается Алёной Дмитревной.

 

 Как увижу её, я сам не свой,
 Опускаются руки сильные,
 Помрачаются очи буйные;
 Скучно, грустно мне, православный царь,
 Одному по свету маяться
 Опостыли мне кони легкие,
 Опостыли наряды парчовые,
 И не надо мне золотой казны:
 С кем казною своей поделюсь теперь?
 Перед кем покажу удальство своё?
 Перед кем я нарядом похвастаюсь?
 Отпусти меня в степи приволжские,
 На житьё на вольное, на казацкое,
 Уж сложу я там буйную головушку
 И сложу на копьё бусурманское;
 И разделят по себе злы татаровья
 Коня доброго саблю острую
 И седельце бранное черкасское.
 Мои очи слёзные коршун выклюет,
 Мои кости сирые дождик вымоет,
 И без похорон горемычный прах
 На четыре стороны развеется!.."

 

 И сказал, смеясь, Иван Васильевич:

 

"Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
 Твоему горю пособить постараюся.
 Вот возьми перстенёк ты мой яхонтовый
 Да возьми ожерелье жемчужное.
 Прежде свахе смышлёной покланяйся
 И пошли дары драгоценные
 Ты своей Алёне Дмитревне:
 Как полюбишься - празднуй свадебку,
 Не полюбишься - не прогневайся".

 

 Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
 Обманул тебя твой лукавый раб,
 Не сказал тебе правды истинной,
 Не поведал тебе, что красавица
 В церкви божией перевенчана,
 Перевенчана с молодым купцом
 По закону нашему христианскому.

 

 

            * * *
 Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
 Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
 Уж потешьте вы доброго боярина
 И боярыню его белолицую!

 

 

              II
 За прилавкою сидит молодой купец,
 Статный молодец Степан Парамонович,
 По прозванию Калашников;
 Шёлковые товары раскладывает,
 Речью ласковой гостей он заманивает,
 Злато, серебро пересчитывает,

 

 Да недобрый день задался ему:
 Ходят мимо баре богатые,
 В его лавочку не заглядывают.
 Отзвонили вечерню во святых церквах;
 За Кремлём горит заря туманная;
 Набегают тучки на небо,
 Гонит их метелица распеваючи;
 Опустел широкий гостиный двор,
 Запирает Степан Парамонович
 Свою лавочку дверью дубовою
 Да замком немецким со пружиною;
 Злого пса-ворчуна зубастого
 На железную цепь привязывает,
 И пошёл он домой, призадумавшись,
 К молодой хозяйке за Москва-реку.

 

 И приходит он в свой высокий дом,
 И дивится Степан Парамонович:
 Не встречает его молода жена,
 Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
 А свеча перед образом еле теплится.
 И кличет он старую работницу:

 

 "Ты скажи, скажи, Еремеевна,
 А куда девалась, затаилася
 В такой поздний час Алёна Дмитревна?
 А что детки мои любезные
 Чай забегались, заигралися,
 Спозаранку спать уложилися?"

 

 "Господин ты мой, Степан Парамонович,
 Я скажу тебе диво дивное:
 Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;
 Вот уж поп прошёл с молодой попадьёй,
 Засветили свечу, сели ужинать,
 А по сю пору твоя хозяюшка
 Из приходской церкви не вернулася.
 А что детки твои малые
 Почивать не легли, не играть пошли
 Плачем плачут, всё не унимаются".

 

 И смутился тогда думой крепкою
 Молодой купец Калашников;
 И он стал к окну, глядит на улицу
 А на улице ночь темнёхонька;
 Валит белый снег, расстилается,
 Заметает след человеческий.
 Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
 Потом слышит шаги торопливые;
 Обернулся, глядит - сила крестная!
 перед ним стоит молода жена,
 Сама бледная, простоволосая,
 Косы русые расплетённые
 Снегом-инеем пересыпаны;
 Смотрят очи мутные, как безумные;
 Уста шепчут речи непонятные.

 

 "Уж ты где, жена, жена шаталася?
 На каком подворье, на площади,
 Что растрёпаны твои волосы,
 Что одежда твоя вся изорвана?
 Уж гуляла ты, пировала ты,
 Чай, с сынком всё боярским!..
 Не на то пред святыми иконами
 Мы с тобой, жена, обручалися,
 Золотыми кольцами менялися!..
 Как запру я тебя за железный замок,
 За дубовою дверь окованную,
 Чтобы свету божьего ты не видела,
 Моя имя честное не порочила..."

 

 И услышав то Алёна Дмитревна
 Задрожала вся, моя голубушка,
 Затряслась как листочек осиновый,
 Горько-горько она восплакалась,
 В ноги мужу повалилася.

 

 "Государь ты мой, красно солнышко,
 Иль убей меня или выслушай!
 Твои речи - будто острый нож;
 От них сердце разрывается.
 Не боюся смерти лютыя,
 Не боюся я людской молвы,
 А боюсь твоей немилости.
 От вечерни домой шла я нонече
 Вдоль по улице одинёшенька.
 И послышалось мне, будто снег хрустит;
 Оглянулась - человек бежит.
 Мои ноженьки подкосилися,
 Шёлковой фатой я закрылася.
 И он сильно схватил меня за руки
 И сказал мне так тихим шёпотом:
 "Что пужаешься, красная красавица?
 Я не вор какой, душегуб лесной,
 Я слуга царя, царя грозного,
 Прозываюся Кирибеевичем,
 А из славной семьи из Малютиной..."
 Испугалась я пуще прежнего;
 Закружилась моя бедная головушка.
 И он стал меня целовать-ласкать
 И, целуя, всё приговаривал:
 "Отвечай мне, чего тебе надобно,
 Моя милая, драгоценная!
 Хочешь золота али жемчугу?
 Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
 Как царицу я наряжу тебя,
 Станут все тебе завидовать,
 Лишь не дай мне умереть смертью грешною;
 Полюби меня, обними меня
 Хоть единый раз на прощание!"
 И ласкал он меня, целовал меня;
 На щеках моих и теперь горят,
 Живым пламенем разливаются
 Поцалуи его окаянные...
 А смотрели в калитку соседушки,
 И кому на глаза покажусь теперь?
 Ты не дай меня, свою верную жену,
 Злым охульникам в поругание!
 На кого, кроме тебя, мне надеяться?
 У кого просить стану помощи?
 На белом свете я сиротинушка:
 Родной батюшка уж в сырой земле,
 Рядом с ним лежит мою матушка,
 А мой старший брат, ты сам ведаешь,
 На чужой сторонушке пропал без вести,
 А меньшой мой брат - дитя малое,
 Дитя малое, неразумное..."

 

 Говорила так Алёна Дмитревна,
 Горючими слезами заливалася.

 

 Посылает Степан Парамонович
 За двумя меньшими братьями; 
 И пришли его два брата, поклонилися
 И такое слово ему молвили:

 

"Ты поведай нам, старшОй наш брат,
 Что с тобой случилось, приключилося,
 Что послал ты за нами во темнУю ночь,
 Во темнУю ночь морозную?"

 

"Я скажу вам, братцы любезные,
 Что лиха беда со мною приключилася:
 Опозорил семью нашу честную
 Злой опричник царский Кирибеевич;
 А такой обиды не стерпеть душе
 Да не вынести сердцу молодецкому.
 Уж как завтра будет кулачный бой
 На Москва-реке при самом царе,
 И я выйду тогда на опричника,
 Буду насмерть биться, до последних сил;
 А побьёт он меня - выходите вы
 За святую правду-матушку.
 Не сробейте, братцы любезные!
 Вы моложе меня, свежЕй силою,
 На вас меньше грехов накопилося,
 Так авось вас господь помилует!"

 

  И в ответ ему братья молвили:

 

 "Куда ветер дует в поднЕбесьи,
 Туда мчатся и тучки послушные,
 Когда сизый орёл зовёт голосом
 На кровавую долину побоища,
 Зовёт пир пировать, мертвецов убирать,
 К нему малые орлята слетаются:
 Ты наш старший брат, нам второй отец;
 Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
 А уж мы тебя, рОдного, не выдадим".

 

 

             * * *
 Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
 Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
 Уж потешьте вы доброго боярина
 И боярыню его белолицую!

 

 

              III
 Над Москвой великой, златоглавою,
 Над стеной кремлёвской белокаменной
 Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
 По тесовым кровелькам играючи,
 Тучки серые разгоняючи,
 Заря алая подымается;
 Разметала кудри золотистые,
 Умывается снегами рассыпчатыми,
 Как красавица, глядя в зеркальце,
 В небо чистое смотрит, улыбается.
 Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
 На какой ты радости разыгралася?
 Как сходилися, собиралися
 Удалые бойцы московские
 На Москву-реку, на кулачный бой,
 Разгуляться для праздника, потешиться.

 

 И приехал царь со дружиною,
 Со боярами и опричниками,
 И велел растянуть цепь серебряную,
 Чистым золотом в кольцах спаянную.
 Оцепили место в двадцать пять сажень,
 Для охотницкого бою, одиночного.

 

 И велел тогда царь Иван Васильевич
 Клич кликать звонким голосом:

 

 "Ой, уж где вы, добрые молодцы?
 Вы потешьте царя нашего батюшку!
 Выходите-ка во широкий круг;
 Кто побьёт кого, того царь наградит;
 А кто будет побит, тому бог простит!"

 

 И выходит удалой Кирибеевич,
 Царю в пояс молча кланяется,
 Скидает с могучих плеч шубу бархатную,
 Подпершися в бок рукою правою,
 Поправляет другой шапку алую,
 Ожидает он себе противника...

 

 Трижды громкий клич прокликали
 Ни один боец и не тронулся,
 Лишь стоят да друг друга поталкивают.

 

 На просторе опричник похаживает,
 Над плохими бойцами подсмеивает:
 "Присмирели, небось, призадумались!
 Так и быть, обещаюсь, для праздника,
 Отпущу живого с покаянием,
 Лишь потешу царя нашего батюшку".

 

 Вдруг толпа раздалась в обе стороны
 И выходит Степан Парамонович,
 Молодой купец, удалой боец,
 По прозванию Калашников.

 

 Поклонился прежде царю грозному,
 После белому Кремлю да святым церквам,
 А потом всему народу русскому,
 Горят очи его соколиные,
 На опричника смотрит пристально.
 Супротив него он становится,
 Боевые рукавицы натягивает,
 Могучие плечи распрямливает.

 

 И сказал ему Кирибеевич:

 

 "А поведай мне, добрый молодец,
 Ты какого-роду племени,
 Каким именем прозываешься?
 Чтоб знать, по ком панихиду служить,
 Чтобы было чем похвастаться".

 

  Отвечает Степан Парамонович:

 

 "А зовут меня Степаном Калашниковым,
 А родился я от честного отца,
 И жил я по закону господнему:
 Не позорил я чужой жены,
 Не разбойничал ночью тёмною,
 Не таился от свету небесного...
 И промолвил ты правду истинную:
 По одном из нас будут панихиду петь,
 И не позже как завтра в час полуденный;
 И один из нас будет хвастаться,
 С удалыми друзьями пируючи...
 Не шутку шутить, не людей смешить
 К тебе вышел я, басурманский сын,
 Вышел я на страшный бой, на последний бой!"

 

 И услышав то, Кирибеевич
 Побледнел в лице, как осенний снег;
 Бойки очи его затуманились,
 Между сильных плеч пробежал мороз,
 На раскрытых устах слово замерло...

 

 Вот молча оба расходятся,
 Богатырский бой начинается.

 

 Размахнулся тогда Кирибеевич
 И ударил в первОй купца Калашникова,
 И ударил его посередь груди
 Затрещала грудь молодецкая,
 Пошатнулся Степан Парамонович;
 На груди его широкой висел медный крест
 Со святыми мощами из Киева,
 И погнулся крест и вдавился в грудь;
 Как роса из-под него кровь закапала;
 И подумал Степан Парамонович:
 "Чему быть суждено, то и сбудется;
 Постою за правду до последнева!"

 

 Изловчился он, изготовился,
 Собрался со всею силою
 И ударил своего ненавистника
 Прямо в левый висок со всего плеча.
 И опричник молодой застонал слегка,
 Закачался, упал замертво;

 

 Повалился он на холодный снег,
 На холодный снег, будто сосенка,
 Будто сосенка во сыром бору
 Под смолистый под корень подрубленная,

 

 И, увидев то, царь Иван Васильевич
 Прогневался гневом, топнул о землю
 И нахмурил брови чёрные;
 Повелел он схватит удалова купца
 И привесть его пред лицо своё.

 

 Как возгОворил православный царь:

 

 "Отвечай мне по правде, по совести,
 Волной волей или нехотя
 Ты убил мово верного слугу,
 Мово лучшего бойца Кирибеевича?"

 

 "Я скажу тебе, православный царь:
 Я убил его вольною волей,
 А за что, про что - не скажу тебе,
 Скажу только богу единому.
 Прикажи меня казнить - и на плаху несть
 Мне головушку повинную;
 Не оставь лишь малых детушек,
 Не оставь молодую вдову
 Да двух братьев моих своей милостью..."

 

 "Хорошо тебе, детинушка,
 Удалой боец, сын купеческий,
 Что ответ держал ты по совести.
 Молодую жену и сирот твоих
 из казны моей я пожалую,
 Твоим братьям велю от сего же дня
 по всему царству русскому широкому
 Торговать безданно, безпошлинно.
 А ты сам ступай, детинушка,
 На высокое место лобное,
 Сложи свою буйную головушку.
 Я топор велю наточить-навострить,
 Палача велю одеть-нарядить,
 В большой колокол прикажу звонить,
 Чтобы знали все люди московские,
 Что и ты не оставлен моей милостью..."

 

 Как на площади народ собирается,
 Заунывный гудит-воет колокол,
 Разглашает всюду весть недобрую.
 По высокому месту лобному
 Во рубахе краснОй с яркой запонкой,
 С большим топором навострённым,
 Руки голые потираючи,
 Палач весело похаживает,
 Удалова бойца дожидается,
 А лихой боец, молодой купец,
 Со родными братьями прощается:

 

"Уж вы, братцы мои, други кровные,
 Поцалуемтесь да обнимемтесь
 На последнее расставание.
 Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне,
 Закажите ей меньше печалиться,
 Про меня моим детушкам не сказывать;
 Поклонитесь дому родительскому,
 Поклонитесь всем нашим товарищам,
 Помолитесь сами в церкви божией
 Вы за душу мою, душу грешную!"

 

 И казнили Степана Калашникова
 Смертью лютою, позорною;
 И головушка бесталанная
 Во крови на плаху покатилася.

 

 Схоронили его за Москва-рекой
 На чистом поле Промеж трёх дорог:
 Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
 И бугор земли сырой тут насыпали,
 И кленовый крест тут поставили,
 И гуляют-шумят ветры буйные
 Над его безымянной могилкою,
 И проходят мимо люди добрые:
 Пройдёт стар человек - перекрестится,
 Пройдёт молодец - приосанится;
 Пройдёт девица - пригорюнится,
 А пройдут гусляры - споют песенку.

 

 

             * * *
 Гей вы, ребята удалые,
 Гусляры молодые,
 Голоса заливные!
 Красно начинали - красно и кончайте,
 Каждому правдою и честью воздайте.
 Тороватому боярину слава!
 И красавице боярыне слава!
 И всему народу христианскому слава!

 

 (1837 г.)

 

 

Дальше

 

 

 

 

 
   
  Основная картинка Рисованная картинка  
   
Сайт художника